Старшая сестрица привела его за руку и поставила перед дедушкой, который сидел на диване, обложенный свертками.
— Ах, ты, соня! — сказал дедушка, ущипнув его за щеку.— Ведь ты проспал коня! Погляди-ка, каков конь!
И дедушка, развернув сверток, показал коня.
Конь, действительно, был кавалергард-кавалергардом! Просто загляденье!
— Что ж ты? Еще, видно, не проснулся, дружище, а? Совсем неподвижный стоишь?
Дедушку, видимо, волновала эта неподвижность: он дарит такого коня внучку, а внучек словно и не чувствует!
— Ты спишь, а?
— Нет,— отвечал меньшой, принимая в руки подарок.
— Хорош конь?
— Хорош.
— Нет, ты спишь!
— Проснись же! — сказала бабушка с укором.
— Проснись! — сказал внушительно папаша.
— Ну, вот тебе еще бархатный кафтан,— продолжал дедушка, накидывая этот кафтан на стоящую перед ним фигурку.— Ну, что ж? Или не нравится? Пойдем-ка к зеркалу, посмотрись!
Дедушка подвел меньшого к зеркалу, и меньшой посмотрелся.
— Поведи-ка рукою — атласисто?
Меньшой повел рукою и проговорил:
— Атласисто.
— Не понимаю, что с ним сделалось! — сказал папаша.
Старшая сестра, стараясь пробудить в нем сознание, даже стала на колени около него и слегка его потормошила, приговаривая:
— Благодари же милого дедушку! Благодари!
И подтолкнула его к милому дедушке.
Он машинально приложился к морщинистой щеке.
— И бабушку! — учила старшая сестрица.
Он так же машинально приложился к другой морщинистой щеке.
В темных глазах его выражалась какая-то тревога; он крепко сжимал в руках дареного коня.
Дедушка, ожидавший восторга и любивший шумные проявления восторженных чувств, был, очевидно, разочарован в своих ожиданиях. Он несколько омрачился и оперся руками на диван, приготовляясь встать и уйти в столовую, куда уже почти все перешли, как вдруг меньшой проговорил:
— У Федьки нет коня!
— Что? — спросил дедушка.
— Что? — спросила бабушка.
— У Федьки нет коня!
— Какой Федька? — спросил дедушка.
— Это он говорит про одного мальчишку,— бойко вмешалась средняя сестрица.— Есть такой мальчишка Федька… Оборванный… Он говорит, что у него нет коня…
— А! Ну, конечно, у него нет коня!
— Я хочу, чтобы у него был конь!
— Что?
— Что?
— Я хочу, чтобы и у него был конь!
— Не понимаю, что городит этот глупый мальчик! — проговорил с неудовольствием папаша.
Бойкая средняя сестрица опять выступила с пояснением.
— Когда мы ходили с мамашей,— начала она,— покупать по дешевой цене коробки на конфеты к коробочнику — к тому, что делает коробки,— так мы там видели мальчишку Федьку…
— Почему ты знаешь, что этот мальчишка — Федька? — строго прервал папаша.
— Его так кликали там… Он худой, как кость… И на нем рубашка черная-черная… такая, как чернила… И шея у него тоненькая, как ниточка… И он босой… и ноги тоже черные… и как березовая кора…
— И от него так нехорошо воняет,— вмешался средний братец, который никак не мог допустить, чтобы другие рассказывали, а он молчал.— Я не мог…
— Полноте болтать глупости! — перебил папаша.
И, обратясь к дедушке, сказал:
— Пойдемте в столовую, папенька!
Меньшой, у которого в то время, как бойкая средняя сестрица очерчивала портрет Федьки, по лицу пробегали какие-то тени, а темные глаза расширились и увлажнились, повторил опять:
— Я хочу, чтобы у него был конь!
— Иди-ка лучше спать! — не без суровости произнес папаша.
— Нельзя, чтобы у всех были кони! — мягко и наставительно заметила сестрица и хотела взять его за руку.
Но он вырвал у нее свою руку. Темные глаза с тоскою перебегали по окружающим его лицам.
Ни одно не выражало сочувствия его желанью доставить и Федьке коня!
— Я хочу…
— Полно, полно! — произнес папаша тоном, не допускающим возражений.
— А когда он таков,— сказала бабушка, которую тоже несколько омрачило разочарованье, постигшее дедушку,— так мы отдадим его коня этому Федьке… А?
Лицо меньшого мгновенно озарилось, и темные глаза засияли, точно его вдруг навели на настоящую дорогу среди темного леса, где он мучительно блуждал.
Он протянул коня бабушке.
— Может, и бархатный кафтанчик тоже Федьке? — не без горечи заметил дедушка.
Он схватил со своих плеч бархатный кафтанчик и протянул его дедушке.
— Дедушкин-то подарок! — тихо вскрикнула старшая сестрица.
Старший братец только пожал плечами и улыбнулся, как бы желая сказать: “Чего ж вы от него хотите!”
— Пошлите Григорья за Федькой! — сказал дедушка.
С минуту длилось молчанье. Все ожидали раскаянья.
Раскаянья не было и признака!
— Ах, ты, затейник! — проговорила, наконец, бабушка.— Пойдем-ка чай пить…
— А?.
— Пойдем, пойдем…
Затейник громко заплакал.
— Приказываю тебе: утри глаза и иди за бабушкой!— сказал папаша.
— Перестань,— сказала старшая сестрица,— все на тебя смотрят…
— Если под Новый год отдать коня, то целый год будешь всех своих коней отдавать! — предостерегла средняя сестрица.
— Что тебе за дело до Федьки? — вмешался средний братец, ни за что не хотевший уступить сестрице поле красноречия.
— Если ты под Новый год будешь плакать о Федьке,— перебила средняя сестрица,— то целый год будешь о нем плакать!
Этот “глупый каприз”, как называл папаша, привлек всех из столовой. Все окружили плачущего затейника, гладили его по голове, целовали, давали совет успокоиться, приводили разные назидательные примеры плачущих мальчиков.
Мамаша сказала:
— Не огорчай нас своими капризами и будь умницей,— отерла ему глаза и повела за чайный стол.
— А это показывает доброе сердце! — сказал один Рублев, усаживаясь в кресле и набирая себе печенья.
— Но служит, в то же время, и признаком увлекающегося характера,— сказал один Кредитов, наливая сливок в чай,— а увлечения…
— Воспитанье все это сгладит! — успокоительно заметил второй Рублев.
— А главное, жизнь покажет, что всему необходима своя мера! — заметил второй Кредитов.
— Все это пройдет! — говорил дедушка на другом конце стола.— Мало ли каких затей не бывает в ребячестве! Я вот, когда был таким, как он, залез раз в овин и не хотел оттуда выходить!
— В овин!
— Да, да, в овин, в копоть! А потом и прошло! Теперь уж не залезаю! Хе-хе-хе!
— На-ка тебе, затейник, кренделек! — сказала бабушка.— Что ж ты ничего не кушаешь?
Побледневшее лицо затейника все дрогнуло: он протянул руку за крендельком, как слепой.
